Механика Ходьбы, части 1-3

Уважаемые оппозитчики.
Честно, плохо представляю, как представлять свой труд, но попытаюсь.

Представляю Вам своё творение, здесь первые 3 части из 28.
Надеюсь, что Вам понравится и мы увидим здесь же продолжение и узнаем всех ребят, которые мне помогали в этом. А те, кто из Вас, кто прочитает всё - поделится своим мнением, которое мне очень ценно и интересно.

Приятного чтения.

I

В эту часть острова проход был закрыт. Большие шишки задумали расширять Васильевский остров за счёт насыпи.
Старые пути к набережным старательно перестраивались, чтобы зеваки не ходили где не нужно, не восхищались восходами и закатами, не оставались ночью на заливе. Хотя все тропы не перекрыть, а особо наглые пройдут и по минному полю.
Слева обосновалась пустошь площадью в целый микрорайон. Со своими дорожками, усеянными кусками шифера, лужами, шинами, строительным мусором, с канавами, в которые можно пускать солдат и снимать киноленту про ядерную войну. Посреди забытой земли, чуть левей и дальше к дороге стояла вспомогательная электростанция, она тут одна заслужила белой окраски и похорошела, до того нечасто вырываясь из общего серого пейзажа.
Справа стоит относительно новый и красивый на первый взгляд многоэтажный жилой комплекс. Его здания стремятся ввысь, возвышаясь над остальными постройками этой части города. Внутри него — асфальт, бетон и стекло. Здесь мало зелени, детишки ютятся на детских площадках, слишком маленьких для столь плотного заселения. Жильцы проголосовали рублём за вид на залив из окон, но только сейчас им стало ясно, что через несколько лет они будут созерцать новый жилищный комплекс, растущий на отвоёванной у моря земле.
Чуть левей комплекса размеренно течёт река Смоленка. Здесь она закована в камень строителями недалёкого прошлого. Перед устьем она разливается в некое подобие озера, от которого двумя протоками впадает в залив. Уровень воды в ней колеблется на пару метров в год, то осушая её почти до бетонного дна, то перепрыгивая через гранитные блоки ограждения.
Двое парней сидели на лавочке, с которой ещё пару лет назад был виден залив.

— Ребят, я пройду к воде здесь? Месяца три назад проходил.
— Не знаем, всю жизнь тут сидим, раньше обходить и вовсе не нужно было.

Но он твёрдо знал, куда держит путь. Здесь он прожил десять лет. Он видел начало стройки, вздрагивал от взрывов, которыми уплотняли насыпь. Он застал возможность беззаботно ходить по песчаному берегу, помнил и обрешечивание стройки с постепенным вытеснением местных с их привычного места отдыха. Но, в целом, ему было все равно ¬— он смирился.
Пробираясь к бетонной горке, пришлось пару раз снимать ботинки и закатывать портки по колено, а так — ничего необычного… «Дела» — думалось ему, и только.
Вдоль искусственной набережной Смоленки у устья реки поставили множество бетонных блоков и заборов. На последней плите ограждения, преграждающего путь к воде, маркером в уголочке было скромно начирикано:

«я никогда не разбирался в моде,
носил вещи, больше похожие на пыль,
но я всегда замечал отлично наряженных уродин
и плохо одетых богинь»

Он остановился разобрать это четверостишие, утопающее в каких-то рисунках, надписях — красивых и шаблонных, уникальных и посредственных.
Остаток пути он прошёл по воде.
Его место было несвободно. Подойдя ближе, он разглядел девушку, с тоской и надеждой сверлящую взглядом воду.

— Как вы пробрались сюда? Я думал, что тут необитаемо уже как пару месяцев, если не брать в расчёт строителей, конечно.

Девушка широко улыбнулась ему.

— Просто хотела к воде и пришла.
— Просто бы не получилось. Откуда вы знали, что тут вообще можно пройти, а не утонуть или сорваться с той стенки?

Она пожала плечами.

— Не люблю смотреть, как грустят. Не поделитесь?
— Всё в порядке. Здесь красиво… Мне всегда нравился залив, особенно с этой точки. Я с детства любила море и хотела профессию, связанную с ним, но девушкам путь в море заказан. По крайней мере, так было, когда я выбирала специальность.
— Понимаю. Вода манит и пугает, что лишь помогает ей очаровывать неискушённых прекрасных созданий. — Он подмигнул, подкурил ей сигарету…

И земля ушла у него из-под ног. Пожалуй, внешне этого он и не выразил, но причина была веская, а главное — простая: её улыбка была неземного происхождения, он потонул в ней и сконфузился.

— Светлана, — представилась ему девушка и протянула руку.

Немного подойдя, он взял её руку и поцеловал.
Он продолжал тонуть и не мог собраться. Весь его опыт и вся его жизнь были перечёркнуты одной улыбкой, подобной небесным лучам, пробивавшимся сквозь грозовое небо. Она и обезоружила его, и обнажила той невероятной эмоцией, которая разрушает тьму и негатив вокруг, заставляет ожить даже камень.
Девушка явно не ожидала такой реакции и с удивлением наблюдала за Таликом, потупившим свой взор и ушедшим куда-то далеко.

— Гхм, — она намеренно прокашлялась.
— Прости, я потонул в твоей улыбке, — спасовал он и непроизвольно перешёл на «ты». — Виталий, можно Талик. — По его телу пробежали мурашки, но он собрался.
— А тебя что сюда занесло?
— Я тут завсегдатай, — улыбнулся Таля. — Люблю я залив с этого края. Вот он, а вот — город. И терпят же друг друга. Даже учитывая артефакты. — Он кивком показал на мечеть на крыше многоэтажки.
— Смотри, какое небо лютое вдалеке, скоро всё это окажется над нами. Думаю, будет буря.
— Пожалуй, и не одна, — согласился Виталий.

Светлана потягивала сигарету, выпуская смачные клубы дыма, которые никак не сочетались с такой невероятной девушкой. Курила она так, словно отходила на паруснике пару кругосветок, кормила пингвинов и белых медведей с руки, а в тропических краях спасла не одного Кука от людоедов.

— Света, зачем? — Он взглядом указал на сигарету в её руке.
— Знаешь, работа напрягает и не приносит мне радости, и я не могу разрешить эту ситуацию.
— А это тут причём? — Не унимался Талик.
— Как-то сосредотачивает, дисциплинирует. Думается лучше.
— Хорошо. — Он отмахнулся и прекратил расспрос, зная, что это ни к чему не приведёт.

Небеса явно собирались наподдать жителям. Хотя сквозь неравномерный небесный серый целлюлит проглядывало солнце. Отдельные лучи вырывались мощными прожекторами, а прочий свет был не в состоянии пробиться к людям сквозь облака, хоть жители этого обделённого ясной погодой города и нуждаются в нём несколько больше остальных.

— Знаешь, — спустя несколько тихих минут начал он. — Мало кто из моих друзей ходит гулять один.
— А зря.
Они смеялись по-заговорщически, так, будто прожили вместе лет двадцать и понимали друг друга с полуслова.
— Я не помешал твоему уединению?
— Ни капли.
— Тогда повторим, оставь мне свой номер. — Он записал одиннадцать цифр. — Пожалуй, я позвоню тебе на выходных, — еле сдерживая полоумную улыбку, он попрощался и ушёл.

Дома он долго пытался вспомнить, случалось ли подобное с ним, но пришёл к выводу, что такого ещё точно не испытывал.
Он все прокручивал её образ в мыслях, вспоминал грацию её нахальной, неженской походки. Её одежду, не подходящую под описание ни одного существующего стиля. Её невероятные чёрные волосы средней длины, хранившие в себе некоторое количество седины, что лишь подчеркивало её жизненную силу и опыт.
Светлана напоминала его давний роман. Некоторая её схожесть со старой любовью забавляла Талика, но в большей мере пугала. Их абстрактные образы и психотипы перепутались в его голове. С первой у него ничего не получилось. А со Светланой Виталик почему-то решил не колебаться, а приручить быка. Будь что будет. Они — пара людей с разными тараканами в голове, правда, несколько снарядов главного калибра линкора были одинаковыми. Падает ли бомба дважды в одну воронку? Почему бы и да. Для Виталия это было очевидно. Во всяком случае, сейчас.

II

— Нестор! Кончай перекур! Ты ж не куришь толком, а приборов ещё — пруд пруди. — Всё кряхтел нерадивый Фёдорыч, нелепо держащийся за своё место на этом Богом позабытом заводике. Он был старше среднего возраста, внешне бодр, но труслив и угодлив перед начальством, что не добавляло ему авторитета у своих подчинённых и прочих рабочих.
Получив в ответ однозначный тяжёлый и недобрый взгляд, Фёдорыч неловко хихикнул и, замешкавшись, затрусил к себе на рабочее место.
Нестор был в этот день чуть злей, чем обычно.
Но дружественное похлопывание по плечу вернуло его на землю.

— Ты же знаешь, видимость он сделал и свалил, как всегда.
Успокойся. — Отмахнувшись, Нестор ясно прорисовал в воображении, как он ставит фингал начальнику, после чего его подотпустило, и он пошёл дальше, работать работу себе в цех.
— Поднажми на футеровку, — Леонидыч кивнул на гору несверленных заготовок, грозивших прервать дальнейшую сборку «тридцаток».

Нестор угукнул и пристроился к старому доброму сверлильному станку. По привычке настроил свет, поставил оправки под заготовку, надел защитные очки и приступил к работе с лёгкостью и быстротой, которые пришли к нему за несколько лет работы на заводе.
Погрузившись в процесс, он аккуратно просверливал, зачищал заготовки и удалял заусенцы. Просверлив несколько десятков деталей, он потащил их к другому станку и так же аккуратно и быстро стал футеровать их. Ему не нравилось покрывать краской или лаком приборы, так как делалось это в отдельном помещении, и приходилось вдыхать в себя дрянь, несмотря на респираторы, рассчитанные скорее на пыль, нежели на летучие соединения.
Автоматизм его работы вызывал удивление и восхищение у молодых слесарей, так как часть действий сложно было разглядеть из-за скорости выполнения операции.
Собрав положенные по плану несколько сотен приборов, Нестор распрощался с коллегами и пошел к себе домой. Это была его предпоследняя дополнительная смена на этой неделе. Обычно он работал три через три смены, каждая по двенадцать часов, но они успевали выполнить план за десять, а иногда и за девять. Хотя начальство уходит раньше, всё равно нужно было досиживать оставшиеся часы.
К концу смены Нестор был выжат. Ему было тяжело. К этому он никак не мог привыкнуть. Рабочий процесс увлекал его, вытеснял мысли, а главное — утомлял морально и физически. Физическая усталость от однотипных действий, безусловно, оказывала на него влияние, но более всего Нестора терзали мысли о зря потраченном времени.
Улица всё никак не хотела показать что-то приличное сверху. Новосибирск радовал откровенно питерской погодой, загородив солнце облаками да пустив в свои владения холодный ветер.
Нестор шёл по затёртому ботинками маршруту, взял каких-то полуфабрикатов в магазине, и как только поднялся к себе, кинул их в холодильник и рухнул спать.
Проснулся он после третьего звонка будильника, который мерзко орал на всю округу, но уставшего работягу разбудить мог едва ли.
Нестор был недобро сосредоточен. Проведя все утренние ритуалы, он в очередной раз направился работать.
Нелепое здание заводика смотрелось совсем утрированным с его красивым фасадом, смотрящим на главную улицу, и непонятным безобразием во внутреннем дворике.
В его смене отсутствовало четверо из десяти. А самое паршивое в этом всём было то, что объём работ не уменьшился, а главное — о выполнении плана беспокоился Фёдорыч — начальник цеха, так как это — прямой путь к его премии. А значит, несмотря на продолжительность его работы до пяти-шести вечера, он останется присматривать до конца за рабочими. К слову сказать, такое отношение славы Фёдорычу не добавляло. Для парней это всё означало больше операций на каждого, непонятный кипиш и рвачество до конца смены.
Сегодня вышли несколько парней и тройка бывалых работяг. Коллектив тёртый, все опытные, тормозить и мешать никто не будет, а иной — подбодрит.
Выпив кофе и обменявшись новостями, все в цеху принялись за работу. Сегодня было много «стопятидесяток» — самых здоровых и тяжёлых приборов. Вороча эту груду железа, Нестор ненадолго погрузился в себя и попытался вспомнить, как его вообще занесло сюда аж с тёплого и не промерзающего зимой Краснодара. Из города, где овощи и фрукты имеют вкус. Где солнце так баловало местных, что дождь был настоящим событием. Где мотоциклисты не знали, что такое закрытие и открытие сезона. Где девушки практически всегда были легко и привлекательно одеты. Где обычный томат раскрывает такую гамму вкуса и причиняет столько эмоций, что местный аналог того маленького чуда в образе безвкусной биомассы с видом помидора вызывал презрение.
Погасили и включили обратно свет в цеху — дело подошло к обеду. Сегодня Нестор не успел ничего приготовить и затеял поход в столовую. Но по пути он решил заскочить к своим товарищам из самого интересного, в смысле работы, цеха.
Вдалеке от маршрутов курсирования начальства, в отдельном сборочном цеху, обычно находилось не больше двух парней, а работу там действительно можно было закончить достаточно быстро и заниматься своим делом остаток дня. Благо, начальство не понимало, сколько реального времени занимает каждая операция. Хотя Фёдорыч периодически затевал мастер-классы молодым работникам или, по его мнению, — провинившимся. Он самолично выполнял какую-либо операцию, как правило, дольше и грубей даже неопытного работяги, но собой оставался доволен, вызывая приступы хихиканья у рабочих.
Нестор застал только Васю на месте. Вася был приятным позитивным пареньком, несколько нехарактерным для завода, так как редко употреблял крепкое словцо, и в целом был хорошо воспитан.

— Здорово, пойдём на лестницу, — кивнул ему Нестор, и они пошли к месту для перекуров.
— Как ты? Давненько тебя. Как универ, как подруга?
— Ну, я почти закрыл сессию, чуть попарюсь, и всё будет. Подруга живёт, не жалуется, а я… Да поднадоело, сам знаешь.
— Есть такое, тоже вот всё думаю-думаю, а придумать другого никак не получается. Завод уже в печёнках прописался — спасенья нет.

Вася улыбнулся безнадёжной улыбкой.

— Я тут подольше тебя работаю, дак вот, мой тебе совет — сваливай отсюда при первой возможности. Тут не то что плохо — есть шанс превратиться в Петровича или еще какого динозавра. А жизнь-то идёт, проходит и угасает. Свечка плавится и кончается, а здесь, пусть и с хорошим окладом, но ты — слесарь, подняться дальше — никак, тут семейное предприятие, ты сам всё знаешь. Отстойник судеб.
— Ладно, идём обедать. — Нестор хлопнул его по плечу, но яркий образ Петровича, которому за семьдесят, а он, пусть и шестого, самого козырного разряда, но просто слесарь, и так и не смог вырваться из своего положения, ни сменив деятельность, ни поднявшись выше тут, на заводе.
— Отстойник, — повторил Нестор.

В этот раз они затеяли пройтись до дальней столовой. Покинув территорию завода, Нестор посмотрел на небо, по его телу пробежали мурашки. Сквозь плотные облака местами пробивались лучи солнца, делали это они так красиво и естественно, что дух захватило. Василий хлопнул его по плечу.

— Не дрейфь, и мы прорвемся. — В ответ Нестор улыбнулся ему широкой и искренней улыбкой и постарался сохранить и запомнить это ощущение.
В столовой больше не было никого с «Энерго-дома». Работяг выдавала серая с оранжевыми вставками спецовка. Раньше оранжевый цвет напоминал Нестору о солнце, теплом и светлом, которого порой так не хватало ему здесь, в Новосибирске. Теперь же этот цвет стал ассоциироваться с заводом и перестал быть любимым. Стал цветом форменной сорочки.
Некоторые работяги переодевались для похода на обед, но исключительно из-за взглядов «карандашей». Так называли офисных работников, у которых из опознавательных знаков были разве что бейджи. Но самое характерное в «карандашах», чего никак не мог принять и осознать Нестор, — презрение во взгляде, направленном на простых рабочих. Хотя в основном последние приносили больше пользы заводу.
— Было бы неплохо делать детальки для авто, — прервал думы Нестора Василий, потягивая компот из комплексного меню столовой.
— Что именно задумал?
— Бампера, капоты — облицовку, в общем. Можно было бы делать всё это из карбона, этим никто не занимается, а оборудование стоит не золотых гор.

Василий описал подробности затеи. Самое муторное — делать болванки, на которые потом требуется выкладывать слои детали, чтобы всё выходило верно, по технологии. Затея представлялась обоим реальной, но требовала помещения, оборудования, однако Вася уже давно всё просчитывал и со смаком описывал обстановку своей будущей мастерской.
Кончив разговор, они вернулись и продолжили клепать каждый свои приборы.
В тот день, впрочем, как и в остальные, коллектив завода обсуждал семейные дела, решал глобальные проблемы политики, проводил тяжёлое и напряжённое голосование за выбор радиостанции, боролся с трёпом зануд, молча и сплочённо испепелял взглядом своего начальника, который затеял мешаться чаще, чем обычно.

— Фёдорыч, да вы всё о продукции да о нас заботитесь, если бы не вы… — начинал с боков доставать его Серёга.
— Но-но мне тут, знаю я все твои выходки.
— Да что же вы, вон как на вас форма сегодня сидит, примером нам, гхм, убогим, служит, — поддерживал Нестор.
Фёдорыч отмахнулся, помолчал, понял, что тут ему делать нечего, и ушёл к себе. Серый с Нестором переглянулись, довольные собой.
— Заходите, гости дорогие, — громко провозгласил Серёга в закрывающуюся дверь Фёдорычу. Все заржали в голос.

Железные болванки обрастали детальками, получали отверстия, крышечки, колпачки, проводки да винтики, и к концу смены в количестве нескольких сот смотрели с полок, а работяги вытирали пот и собирались домой.

III

Вздох, тяжёлый вздох в этой напряжённой тишине был подобен взрыву.
Симпатичная молодая женщина сидела за столом в страшненькой кухне, она думала закурить ещё, но никак не решалась, так как папироска была не первой.
Старая добрая папироска без фильтра. Кажется, она неизменна вот уже почти как целый век. Табак крепкий настолько, что продирает глотку иному матёрому курильщику. В обществе такой папироски ждали вестей у деревенского громкоговорителя о положении на фронтах, военные передавали её в окопе в ожидании сигнала к атаке, иные пытались сосредоточиться и уберечь нервы. Но она не предназначена для хрупкой женщины, пытающейся в дыму и алкоголе сохранить психику и рассудок. В этот раз она смогла вспомнить, что табак делал ей только хуже, выворачивал потроха, вставлял мерзкий ком в горло, а нервы, напротив, не успокаивал.
Состояние её граничило с нервным срывом, ей хотелось наложить на себя руки, а лучше просто взять и исчезнуть из этого проклятого мира. Обида, боль и жалость к себе мучили её. Она решительно ничего не понимала, не могла собрать мысли в кучу.
Потупила взгляд в окно. Природа словно издевалась над ней своим красивым осенним небом, изредка взбаламученным небольшими миловидными тучками. Было прохладно, незатейливых обывателей пронизывал холодный осенний ветер, он срывал с веток разноцветные листья и разносил их своим адресатам.
Молодая женщина обратила внимание на тупик между двумя зданиями: там поток воздуха игрался прозрачным полиэтиленовым пакетом, иногда подхватывая красные листья тополя и пару жёлтых — рябины. Пакет то взмывал выше, то вновь стремился вон из воздушной воронки.
Яростно играла детвора, молоденькие мамы гуляли с колясками, рядом с двумя из них были отцы, и ещё один детский экипаж — с папой, мамой и собачкой.
Женщина смотрела в эти лица и не могла понять и принять — почему?
Ненадолго в чувства её привёл ребёнок, затеявший плакать в своей забавной, столь выбивающейся из мрачного окружения, детской кроватке. Взяв на руки малыша, она его убаюкала и успокоила. И снова ушла в себя. Почему… Дитя — единственное, что сдержало её от наложения на себя рук.
Крушение мира внутри и снаружи себя.
Её мир, без того державшийся на костылях, окончательно умирал. Сегодня не стало отца её ребенка.
Отца звали Алексей. Вместе они прожили пару лет, за которые он причинил ей столько боли и унижения, что её близкие не выдерживали. Они кричали, убеждали, что выбор её плох, и нормальной пары никогда у них не выйдет. Что бездельник с садистскими наклонностями — не лучшая пара для приличной девушки.
Но как бы друзья, родственники и просто случайные знакомые ни вмешивались, ни пытались её отговорить, — всё было тщетно. Она не могла без него. А он… Он её даже и не сильно любил. Пару раз с матом и побоями выставлял из дому. Хотя избивать её он мог и на людях, попутно оскорбляя крепким, злобным, структурировано-многоэтажным матом. Если это и была любовь, то непонятная, жестокая.
Встретив его ещё студенткой пару лет назад, она полностью пленилась. Вначале он уделял ей много внимания, но как-то быстро переквалифицировался в домашнего тирана с категорией на управление диваном в водительском удостоверении.
Несколько раз она уходила от него, пытаясь воззвать к человечности, которую ей хотелось видеть в нём.
Жили они за счет её труда. Образование позволило ей получить неплохую должность в компании, специализирующейся на логистике. Алексей же предпочитал ковырять в носу и пьянствовать в своё удовольствие. Иногда он шабашил на каких-то халтурках, занимался то строительством, то ремонтом, то ещё какой чёрной работой.
За полгода до того, как у них появился ребёнок, он занялся незаконной деятельностью. Через пару месяцев после рождения своего сына, потратив все сбережения, которые сумел силой отобрать у даже не жены, — сожительницы, вляпался в историю и помер, чем в последний раз её осчастливил, оставив одну с ребёнком, с мизером средств на существование на съёмной квартире.